Архимандрит Савва (Мажуко) рассказывает читателям «Правмира» о празднике Входа Господнего в Иерусалим.
Если бы дни ангелов праздновали по фамилии, то святитель Григорий Палама был бы именинником на Вербное воскресенье. «Палама» в переводе значит «ладошка» или «пальмовая ветвь» – два значения, которые перекочевали вместе с этим греческим словом в латынь, а из латыни в английский, французский, итальянский и другие языки. Вербное воскресенье – Palm Sunday – переводите, как понравится – «пальмовое воскресенье», «воскресенье ладошек».
Привычное для нашего уха слово «паломник» тоже «проросло» из пальмы. В древности человек, отправляющийся к святым местам, брал в руки пальмовую ветвь – знак святого и чистого дела, молитвенного подвига, воздетых к Богу ладошек.
На Востоке пальмовой ветвью встречали победителей. Римляне в связи с этим даже богиню победы именовали dea palmaris – «пальмовая богиня». Почему пальма? Листья пальм похожи на ладошки. А ладошками очень приятно махать, приветствовать, прощаться и здороваться.
Ладошками люди радуются. Если не радуются ладошки, радость не полна. Должны быть полные ладошки радости. А пальма – это будто твои ладоши, только – вон, сколько в них радости, сколько восторга и привета! Разрослись руки от радости! Когда вы видите на футбольных матчах болельщиков с огромными «махальными» ладошками – это эхо глубинной архаики, это отзвук древнейшей потребности человека выплёскивать самые сильные эмоции с помощью рук и танца.
У «воскресенья ладошек» целых четыре названия: неделя ваий, неделя цветоносная, Вербное воскресенье, Вход Господень в Иерусалим.
Греки подарили римлянам и их преемникам слово «паламэ», а сами обходились заимствованным у египтян словом «ваион». Это тоже пальмовая ветвь. Но на языке фараонов. Когда мы называем Вербное воскресенье неделей ваий, неожиданно выражаемся египетским диалектом. Так Египет говорит через Православие.
Запутавшись в греческих и египетских словах, наши предки окрестили этот праздник сначала неделей цветоносной, а потом и Вербным воскресеньем. В нашей культуре победителей отмечают цветами. Да и пальмы у нас не растут. Зато всегда под рукой неприхотливая верба и нежные «котики».
Красиво. Нарядно. Мы тоже встречаем Победителя смерти. Выходим «в сретение Жениху» со своими скромными северными «меховыми цветами».
Palmaris – достойный пальмовой ветви. Это о Христе. Но почему Христос достоин пальмовой ветви? В чём Он победил? Кого одолел?
Христос – Победитель смерти! Жители Иерусалима и окрестностей видели Его победу собственными глазами. Лазаря знали все. Мир иерусалимских иудеев был тесным кругом знакомых и родственников. Кто не знает Лазаря? С детства он у всех на глазах. Знают его отца, Симона, сестёр, а если есть время, я расскажу вам, кем он вам приходится!
Лазарь рос у нас перед глазами. Потом он заболел, и это тоже видели все. Смерть его оплакали, как положено. Погребение прошло при почтительном многолюдстве, и в дни плача мы часто ходили на гроб, и сомнений не было – Лазарь мёртв, как самый мёртвый мертвец со всеми следами тления и работы смерти.
Но пришёл Иисус. Прослезился. Властно позвал в устье пещеры. И Лазарь вышел! Своими ногами! Тот самый Лазарь, которого знали все! Не кто-то другой – нам ли не знать! Самый настоящий Лазарь! Живой! Здоровый! Сам вышел из гробовой пещеры! Пророки, бывало, подымали покойников, но чтобы обратить вспять тление, повернуть распад тела в обратную сторону! Лазарь жив! Тому свидетели – пол-Иерусалима! И что вы мне будете говорить!
Вот идёт Победитель смерти! Тот, кто совершил такое, что было не под силу самому уважаемому пророку! Но отчего-то Он требует Себе ослёнка и заходит в город не на Своих ногах, а въезжает как Царь! Чему удивляться! Этому человеку можно всё! И ликующий народ постилает свои одежды, машет ветвями, цветами и просто ладонями, выкрикивая «осанну» победителю смерти!
Если бы можно было посмотреть на вход в Иерусалим глазами ослёнка. Написать эту историю по следам его воспоминаний. У зверей никто не спрашивает биографию. Если вы осёл, такой интерес вызовет только недоумение. Однако мне бы хотелось думать, что этот ослёнок был дальним потомком той самой ослицы, что обличала пророка Валаама. Разве мог пройти для неё бесследно опыт говорения, ведь дар слова даже у малоразвитых людей оставляет свой отпечаток на лице.
Зачем Христу понадобился ослёнок? Только ли как деталь царского шествия?
В этой истории всё не случайно, всё – знаки. Триодь утверждает, что ослёнок изображал собой «стропотное языков». Необузданные язычники, непросвещённые народы. Они со всех сторон окружали еврейский мир, теснили его. Но у евреев было откровение о приходе в мир Примирителя, в котором не будет «ни эллина, ни иудея», Он одолеет разделения и вековые распри.
Патриарх Иаков предрёк приход покорителя язычников: «Не отойдёт скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов» (Быт 49:10).
Присмиревший ослик осторожно везёт Христа. Спаситель доверил Себя ослёнку, на которого ещё никто не садился. Господь выбрал необъезженного непредсказуемого зверёныша, и это был знак – Евангелие будет доверено язычникам, Господь откроет им Евхаристию, позовёт их стать единокровными и единотелесными Себе.
Это о нас говорит прозорливый Иаков, о нас и о Христе: «Он привязывает к виноградной лозе ослёнка своего, и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей. Моет в вине одежду свою, и в крови гроздов одеяние свое» (Быт 49:11). Это пророчество о Пасхе Крестной, которая подарит Искупление и Чашу Жизни всем народам. Ослёнки привяжутся к лучшей и целебнейшей из виноградных лоз.
Перед глазами евреев было нарисовано пророчество о приходе в Церковь язычников. На одной стороне Иерусалим, на другой – Царь с прирученным ослёнком. Люди тянут руки, не сдерживая восклицаний. И сквозь лес пальм и ладошек не всем видно – Царь и Победитель плачет, глядя на древний город: «и когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нём» (Лк 19:41).
Христос видит всё иначе. Нам открыто лишь настоящее, и то – малый фрагмент. Тот, Кто придумал время, видит завершённый «портрет», в котором сложилось и прошлое, и будущее. Взгляду Спасителя открылся «портрет» Иерусалима:
«о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лк 19:42-44).
Ликующий Иерусалим стал городом предательства. Не нашлось в нем места для Царя. Поэтому при торжественном входе не касались стопы Спасителя той земли, которая отказалась носить Его. Христа приютил ослик.
Не своими пречистыми ножками Христос входил в Иерусалим. На этой древней дороге не осталось Его следов, только смиренный отпечаток медлительной поступи сына ослицы. Не пришёл, а приехал, был принесён. Люди падали ниц, жарко восклицали, стелили одежды. Дети ломали ветви, рвали цветы и щедро бросали перед Благословенным. Они встречали Победителя смерти. Был всеобщий подъем, много надежд. Лазарь – ожил! Тот, кто умер на глазах у всех, был погребён, чьё тело тронуло необратимое тление – воскрес и жив по-настоящему и неоспоримо.
Но понимали ли они, куда Он идёт? Даже у апостолов не было идеи – что же тут происходит, что значило это воскресение Лазаря, царская встреча Христа у ворот столицы. Всё утонуло в праздничном ликовании. Мы сейчас понимаем, что воскрешение Лазаря было прообразом всеобщего воскресения, участниками которого будем однажды мы все, но для современников и соплеменников Христа эта было одно из чудес, только может быть, более яркое, чем остальные, но – ничего чрезвычайного.
Христос – чудотворец, и все это знают, а чудотворцам совершенно естественно творить чудеса, иначе и быть не может. И вот Господь садится на ослёнка и едет навстречу смерти и страданию, зная о предательстве – не только иудином грехе, – все разбегутся, а народ этот, так пламенно его приветствовавший, будет плевать Ему в лицо, требовать распятия, смеяться над его нечеловеческим страданием. И всё это очень скоро. Всего-то через несколько дней после этого грандиозного входа в Иерусалим.
Но Господь приемлет эту честь от своих будущих предателей и мучителей. Приемлет с благодарностью, слишком зная непостоянство сердца человеческого. Для нас эти вербочки, которые мы с такой радостью приносим в храм, за которые с такой надеждой держимся, не только знамение победы, но и знак снисходительности и всепрощения.
Наши сердца непостоянны. Наши мысли нетверды, а намерения изменчивы. Мы предаём Бога так часто, так привычно. Каемся, просим прощения и снова хватаемся за вербочки, как дети, в восторге и надежде выкрикивая имя Божие, но потом снова предаём, сами участвуем в Распятии Христа своим малодушием и болезненной страстностью. А Господь всё равно принимает от нас это приношение, зная непостоянство наших сердец, зная нетвердость наших нравов, – принимает без укора, с благодарностью и благословением.
А потому верба это еще и символ не только Божественной, но и человеческой снисходительности, всепобеждающей доброты: если нас Господь прощает и принимает от нас даже малые крупицы добра, без укора и суда, так и нам следует подражать Богу милосердия, принимая своих близких и снисходя к ним, замечая и отмечая с благодарностью, может быть, самые незначительные зерна добра и доброты в жизни тех, кто, кажется, совсем отказался от всего доброго и святого, «снисходя к ним любовью», целуя их радостные ладошки.